Концептуальные проблемы теории этноса в контексте глобализации
Анализируя глобальную активизацию фактора этничности, авторы рассматривают этнос и нацию не как взаимоисключающие, а как устойчиво сосуществующие социальные группы. Показаны различия феноменов этноса и нации. Сделан вывод, что порожденный глобализацией системный кризис нации ведет к компенсирующей активизации этнических социальных структур и этнического сознания.
Ключевые слова: глобализация, этнос, этничность, нация, национальность, государство, социальная группа, идентичность, структуры повседневности.
Теории этноса и реалии глобального мира
Доминирующие взгляды на глобализацию как на всеобъемлющий и однонаправленный процесс конвергенции и унификации исходят из господствующего в научном сообществе экономического детерминизма, в частности из того, что все сколько-нибудь значимые в современном мире социальные группы сформированы почти исключительно экономическими отношениями и интересами. Такими группами признаются нации, а также локальные (национальные) и глобальные элиты. Что же касается этносов и этнической идентичности, то «настоящая» этничность признается, как правило, исключительно за малоразвитыми маргинальными этносами, ведущими «традиционный образ жизни».
Этническая идентичность членов наций либо отрицается, либо признается в качестве «пережитка», социально-исторического фантома. Более того, конструктивизм, как одно из направлений теории этноса, отрицает и непрерывную культурную преемственность, объявляя современный подъем этничности плодом политической пропаганды со стороны маргинальных элит. Вынужденно признавая наличие этнизма и этнической идентичности вне архаичных сообществ, конструктивизм отказывает в праве на существование самим современным этносам как реальным социальным группам [1].
Сторонники экономического детерминизма полагают, что глобализация, превращая замкнутые национальные экономики в открытые экономические и социальные системы, ведет к кризису и «отмиранию» национальных государств и наций, утрачивающих свою экономическую основу. Мощным фактором культурной конвергенции является глобализация национальных медиарынков и сферы образования в сочетании с созданием глобального цифрового пространства. Из этого делается внешне логичный вывод о неизбежности конвергентного развития, возникновении некоего глобального «сверхобщества», глобального «плавильного котла», где культурные, национальные и религиозные особенности низводятся до уровня маргинальных субкультур и в перспективе стираются, формируя некую глобальную «общечеловеческую» общность.
Однако после триумфа западного сценария конвергенции мировых систем (распад СССР и смена строя в России в 1991 г.) реальные процессы глобализации, вопреки разрушению экономических и географических границ, формирующих локальные общности, неожиданно сдвинулись в сторону цивилизационной, этнической и конфессиональной дивергенции. Давно ожидаемый кризис наций оказался не синтезом глобальной общности, а распадом наций на этноконфессиональные группы. «Плавильные котлы» глобального и регионального масштаба так и не сформировали гомогенного социума с общей идентичностью. Соответственно ни одна из сложившихся в XX в. теорий этноса, выстроенных на фундаменте экономического детерминизма, не объясняет постиндустриального всплеска этничности и религиозности. Налицо нарастающее расхождение социальной теории с практикой глобализации.
Примером неожиданного краха модели «плавильного котла» в ходе глобализации могут служить США, породившие как сам термин «плавильного котла» (meltingpot), так и идею полиэтнической («мультикультурной») «нации иммигрантов». Собственно говоря, «плавильный котел» не работал начиная с миграционной волны конца XIX в. В результате современный американский социум состоит из устойчивых этнических (ирландская, итальянская, китайская, афроамериканская и др.) общин, сохраняющих свою обособленность в городской среде вплоть до анклавного расселения. Этническая неоднородность американского общества сохраняется и нарастает, несмотря на гораздо более высокую, чем в Старом Свете, территориальную мобильность рабочей силы. Фактически уже в конце 1960?х гг. под давлением ряда общин, в первую очередь афроамериканской, произошел вынужденный отказ от идеи «плавильного котла» и переход к модели «мультикультурализма».
По мнению Э. Лозанского [2], этнические диаспоры и меньшинства США все больше обособляются и конкурируют между собой, формируя в органах власти влиятельные лоббистские группировки, сопоставимые с корпоративным лобби (ТНК) и партийной системой. Этнические диаспоры «в себе» превратились в диаспоры «для себя». «Ориентация Америки на формирование не единого сплава в «тигле» многих национальностей, а на формирование пестрого многоцветья мультикультурализма привела к логическим результатам — закреплению позиций этническими меньшинствами» [2. С. 104]. Более того, Э. Лозанский отмечает озабоченность других американских исследователей перспективами этнической фрагментации американской нации вплоть до угрозы «балканизации» [2. С. 105—109].
В свою очередь, С. Хангтингтон подчеркивает устойчивость сохранения иммигрантами связей со странами происхождения. «Соединенные Штаты и Советский Союз напоминают друг друга в том, что не являются нацией-государством в классическом смысле этого слова. Обе страны в значительной степени определили себя в терминах идеологии, которая, как показал советский пример, является более хрупким основанием единства, чем единая национальная культура. Если мультикультурализм возобладает и консенсус в отношении либеральной демократии ослабнет, Соединенные Штаты присоединятся к Советскому Союзу в груде исторического пепла» [3. С. 35].
Учитывая, что США являются ведущим центром силы в глобальной миросистеме и могут рассматриваться как достаточно корректная модель постиндустриального мирового социума, мы имеем еще одно доказательство того, что тенденции к регенерации этничности, этнизации политики и превращению диаспор в фактор мировой политики — не случайный парадокс, а одна из ведущих тенденций глобализации.
Этнокультурная дивергенция как атрибут глобализации
Вопреки ожиданиям, экономическая глобализация с ее конвергентной направленностью ведет к нарастанию этнокультурной дивергенции. Процесс дивергенции, отчуждения и обособления социальных групп объективно отражает всеобщее обострение конкуренции за жизненно важные ресурсы, обусловленное углублением мирового ресурсно-демографического кризиса, неизбежно принимающее форму не индивидуальной, а групповой конкуренции как более эффективной формы конкурентного поведения в социальной сфере.
Размывание границ национальных экономик и национальных государств вызвало компенсационный процесс регенерации и реконструкции этносов, в т.ч. давно «похороненных» теориями этноса крупных государствообразующих этносов Старого Света.
Этнизацию политики и массового сознания «новых государств» Восточной Европы и экс-СССР можно считать «реконструкцией» этноса, т.е. воссозданием этноса «сверху» в интересах локальных элит, создающих базис для национально-государственного строительства. Однако широко обсуждаемый этнокультурный кризис в Германии, спровоцированный нарастающей нелояльностью инокультурных диаспор к принимающему социуму — пример регенерации, т.е. стихийного восстановления государствообразующего этноса «снизу».
Вынужденное признание этнокультурного кризиса и краха политики «мультикультурализма» под давлением абсолютного большинства и вопреки интересам политических элит Германии, по известным причинам избегающих обвинений в этнизме — это официальная констатация факта нарастания дивергентных явлений в этноконфессиональной и культурной сферах как общей тенденции глобализации.
Размывание границ государств-наций (state-nations), не устраняя противоречий глобального ресурсно-демографического кризиса, переносит глобальные противоречия с межгосударственного уровня на уровень социальных групп, в т.ч. на уровень этносов.
В итоге упрощенная логика привязки этнического и национального сознания к экономическому строю [4, 5], вполне адекватная реалиям XX в., не согласуется с практикой глобализации, при которой «пережитки» и «атавизмы» предшествующих формаций оказывают все большее влияние на массовое сознание и мировое развитие. Ожидаемая «глобализация ТНК» оказалась глобализацией этносов и их диаспор. «Последние» неожиданно стали «первыми».
Постиндустральный этнизм: несостоявшееся «отмирание»
Убежденность в быстром «отмирании» этнической и национальной идентичности и формировании глобально усредненного, хотя и стратифицированного мирового социума характерна для исследователей как левой, так и правой ориентации. Современный этнос игнорируют и глобалисты, и антиглобалисты, видящие в глобализме и глобализации угрозу «сохранению культурно-цивилизационного разнообразия», которое мыслится как прямой аналог экологического «биоразнообразия». На ложном постулате об экономически и технологически предопределенном «отмирании» наций и этносов настаивает наиболее радикальное направление экономического редукционизма — неолиберализм.
Между тем практика показывает, что по мере углубления глобализации и кризиса национальных государств этническая принадлежность не «сглаживается», не «ассимилируется» и не интегрируется в глобальную «мультикультурную» среду. Напротив, на фоне кризиса институтов национального государства все формы этнизма переживают период небывалого подъема и активно востребуются еще вчера пассивными, деидеологизированными и атомизированными массами. На смену социальной «атомизации» индустриализма идет неосознанная научным сообществом «полимеризация» и «кристаллизация» этносов в социальные структуры, плохо совместимые с теорией конвергенции.
Несмотря на вынужденное признание факта «этнического ренессанса» маргинальных этносов, продолжается игнорирование главной проблемы современной теории этноса — вопроса о бытии крупных государствообразующих этносов как массовых социальных групп, составляющих независимую от политической и идеологической оболочки (надстройки) подоснову социума.
Своеобразным ответом на пробелы и противоречия экономического редукционизма стал конструктивистский подход. Характерная особенность конструктивизма — политический редукционизм, в основе которого также лежит убеждение в том, что «этнос умер», но искусственно возрожден в виде политтехнологической иллюзии. И действительно, все более интенсивная политическая эксплуатация этничности создает впечатление, что современная этничность — не более чем навязанный локальными элитами искусственный идеологический конструкт, продукт современных политических манипуляций, не имеющий глубоких исторических и социальных корней в связи с отсутствием, «отмиранием» самого этноса как живой и активной социальной общности.
Окрепший на волне успехов социальной инженерии и политтехнологий конструктивизм объясняет этнокультурную дивергенцию политическими манипуляциями элит, игнорируя очевидный факт избирательности действия этнической пропаганды, прямо указывающей на объективное существование социальных общностей, обладающих выраженным этническим самосознанием. Сама эффективность этнической пропаганды, якобы «конструирующей» этническое сознание чуть ли не с чистого листа, обусловлена тем, что целенаправленно апеллирует к объективно существующему этносу, успешно пережившему череду социальных трансформаций. Соответственно фактором, объединяющим локальные элитные группы для «конструирования» этничности, также является сама первичная этничность этих элитных групп.
Вопреки категорическому убеждению конструктивистов в «смерти этноса», «конструирование» этнического самосознания на поверку оказывается не более чем управлением уже существующим этносом, активизацией группового сознания объективно существующей этнической группы, в результате чего латентный в условиях сильного государства «этнос в себе» превращается в «этнос для себя». По сути, конструктивизм доказывает лишь то, что этнос, вытесненный на периферию политической жизни и ставший «невидимым», способен самоактуализироваться, создавая иллюзию произвольного творения этноса заинтересованными политическими демиургами.
Несостоятельность экономического и политического редукционизма позволяет сделать вывод, что этническая и национальная (национально-государственная) идентичность, этнос и политическая нация — тесно связанные, хотя и не тождественные социальные явления, которые развиваются параллельно, но достаточно независимо и друг от друга, и от экономической сферы.
Ситуация дополнительно усложняется традиционным определением и нации, и этноса через характеристики принадлежности — общность языка, территории и культуры и др., из чего выводится либо мнимая тождественность данных понятий, либо альтернативность этноса и нации как социальных групп.
Очевидно, создание адекватного категориального аппарата теории этноса требует четкого разграничения сфер этнического и национального, основанного не на внешних атрибутах, а на сущностных особенностях этноса и нации как не взаимоисключающих, а, напротив, сосуществующих и взаимодополняющих друг друга социальных образований.
Нация и этнос: не стадии развития, но сферы бытия
По мнению авторов данной статьи, для объяснения механизма этнокультурной дивергенции как следствия кризиса наций в условиях глобализации необходимо признать, по меньшей мере, следующее. Этнос и нация — не сменяющие друг друга стадии развития, но параллельно сосуществующие и часто конкурирующие сферы социального бытия. Доминирование этнической идентичности оттесняет на второй план национально-государственную (национально-политическую) идентичность — и наоборот. Этносы сохраняются несмотря на глобализацию, они сохраняют культурно-историческую преемственность при смене общественных формаций, охватывая большинство населения. Государствообразующие этносы продолжают латентное (скрытое) функционирование, уходя в тень наций, а затем вновь проявляют себя при кризисе институтов национального государства — локальном или глобальном.
Этнос и нация — качественно различные социальные образования, связанные с различными социальными позициями (социальными ролями), имеющие разный генезис и динамику развития.
Различие этноса и нации состоит не во внешних атрибутах, а в механизме их воспроизводства и функционирования как социальных образований. Механизм воспроизводства этноса — непосредственная межпоколенческая социальная наследственность, транслирующая этничность через образ (способ) жизни и структуры повседневности. Механизм воспроизводства нации — взаимодействие индивида с институтами государства и гражданского общества, формирующих нацию как общность, осознающую себя через общие (национальные) интересы, опосредованные национальным государством.
Устойчивый параллелизм сосуществования этносов и наций (этнической и национальной компоненты социума) на протяжении ряда социально-экономических формаций, включая современный период глобализации, далеко не очевиден. С одной стороны, осознанию совместного существования этноса и нации как самостоятельных социальных институтов, мешает категориальная неопределенность, связанная с эволюцией соответствующих понятий (нации и национального, этноса и этнического).
С другой стороны, основным препятствием для осознания этничности в условиях индустриализма и постиндустриализма является убеждение в «остаточности» и соответственно все меньшей актуальности этничности, якобы быстро и необратимо уничтожаемой в ходе дивергентных социальных процессов — изменения образа жизни (урбанизация, миграция), унификации массовой культуры. С точки зрения традиционной этнографии и фольклористики, этносы, особенно государствообразующие, «исчезли» в результате дивергентных процессов еще в середине прошлого века.
Более того, декларируя равенство граждан как основной конституционный принцип, национальное государство целенаправленно отрицает все параллельные социальные институты, включая не только религию и сословность, но и этническую принадлежность.
Однако этнос не исчез в ходе трансформации в нацию, а был вытеснен из сферы политических и производственных отношений на бытовой латентный уровень, в сферу частной и семейной жизни. В то же время полевые социологические исследования, включая переписи, уверенно фиксируют наличие у подавляющего большинства населения, в т.ч. населения мегаполисов, отчетливой и устойчивой этнической идентичности, отличной от национально-государственной.
Авторы статьи убеждены: суть феномена этничности и его независимости от государственно-гражданской сферы проявляется в непосредственной социальной наследственности, не опосредованной внешними социально-политическими институтами и включающей трансляцию этнической идентичности и характерных для этноса образа жизни, ценностей и моделей социального поведения через механизмы длительного, повседневно повторяющегося взаимодействия, подражания и социально-ролевого поведения в ближайшем, как правило, родственном и соседском социальном окружении.
На социальную основу современной этничности, принципиально отличную от политических институтов гражданского общества, обратил внимание Ф. Бродель, который ввел понятие «структур повседневности» [6]. С понятием структур повседневности сближается понятие образа жизни (способа жизни) как типичных для конкретно-исторических условий способов, форм и условий индивидуальной и коллективной жизнедеятельности человека, формирующего типичную для социальной группы (в т.ч. для этноса и нации) индивидуальность.
Повседневная жизнь, взаимодействие с окружающей социальной и природной средой вырабатывают уникальный способ жизни, который является сущностной характеристикой этноса. Способ жизни подвергается изменениям. Но эти изменения психологически незаметны для членов этноса и осознаются только через достаточно большие интервалы времени, не влияя на коллективное ощущение общности. А повседневная структура жизни воспринимается как нечто постоянное и надличностное, что, в свою очередь, приводит к ощущению психологической стабильности и неразрывности социальной жизни этнической группы.
Историческая память этноса воспринимает время как непрерывность, включая времена кризисов и катаклизмов. Внешние атрибуты этноса (этническая территория, язык, религия, культура) оказываются лишь производными от основы этничности — непосредственной социальной наследственности, основанной на длительном и тесном социальном взаимодействии в рамках «структур повседневности» и образа жизни.
Соответственно из природы этничности, основанной на образе жизни, массовых и повседневных «горизонтальных» социальных взаимодействиях, вытекают характерные для этноса как социальной группы свойства — высокая инерционность, эволюционный, непрерывный и преемственный характер изменений, сохраняющих не только символическую, но и прямую преемственность современных этносов по отношению к исходным этносам исторического прошлого.
Это означает, что и в эпоху глобализации этнос с его механизмами «горизонтальных» децентрализованных связей и социальных сетей далек от исчезновения. Хотя бы в силу того, что составляет повседневную социальную среду индивида и охватывает большие массы людей. Этнос существует, оставаясь основным механизмом воспроизводства образа (способа) социальной жизни.
Таким образом, объективное разграничение сфер этнического и национального вытекает из принципиального различия механизмов воспроизводства социальных общностей: непосредственной межпоколенческой социальной наследственности, «горизонтальных» социальных сетей для этноса и государственных институтов для нации и сходных политических образований.
Вне поля зрения теории остается механизм и движущие силы этнокультурной дивергенции и ее связь с кризисом национального государства и национальной идентичности. На наш взгляд, объективной движущей силой трансформаций этноса и нации является их способность (в т.ч. потенциальная) удовлетворять жизненно важные потребности и интересы своих членов, обеспечивая кооперацию в условиях конкурентной среды.
Нации распадаются, этносы консолидируются
Предпосылкой распада современных наций на этнокультурные составляющие стало резкое сужение социальных функций государства, связанное с экономической глобализацией. В достаточно короткий период времени государство в одностороннем порядке ликвидировало целый ряд жизненно важных для граждан функций и социальных гарантий. В частности, государство в значительной степени утратило роль работодателя, социального гаранта и социального регулятора, в т.ч. роль регулятора этноконфессиональных отношений.
Не менее значима утрата национальным государством функции социального «лифта», реализующего принципы равноправия и равного старта и обеспечивающего такой фактор интеграции, как общая социальная перспектива. Если европейскиенации XIX—XX вв. в значительной степени сформированы государственными системами всеобщего фундаментального образования, то приватизация, коммерциализация и глобализация образования означает не только снижение достигнутого в прошлом веке уровня, но и разрушение и деградацию наций как социальных общностей.
Важную роль в распаде наций играет все более открытый отказ бывших национальных элит в отношении сограждан от социальных обязательств, лежащих в основе социального государства и гражданского общества. Утрата государством системообразующих социальных функций ведет к обесцениванию нации как некогда привлекательной социальной общности, обеспечивающей интересы своих граждан. Широко декларируемый «отказ от государственного патернализма», ставящий членов нации в ситуацию тотальной индивидуальной конкуренции друг к другу, обернулся вынужденным отказом от лояльности государству и от потерявшей смысл гражданской солидарности.
Исключенные из системы социальной кооперации и поддержки в рамках нации, индивиды вынуждены искать новые социальные группы, новые способы кооперации, повышающие их конкурентоспособность и социальную безопасность, вынуждены постоянно адаптироваться к условиям, меняя идентичность [7]. Результат выбора новой ведущей идентичности в условиях социальной нестабильности, как правило, предрешен наличием у индивидов второй, этнической идентичности, которая выходит из «тени» идентичности национальной, становясь ведущей.
Утратив доверие к государству, его гражданин почти автоматически осознает себя членом этноса — непрерывно и неразрывно сосуществующей с нацией социальной общности, в которой он де?факто существует с рождения и с которой связывает будущее своих потомков независимо от трансформаций социальной среды. Соответственно этнической принадлежностью в большинстве случаев определяется и выбор религии.
В конечном итоге глобализация, ослабляя формирующие нацию и национальное сознание гражданские и политические институты, ведет к распаду «политических наций» на этносы, которые все чаще становятся «этносами политическими».
Заключение
Представления о глобализации как о всеобщей конвергенции, сформированные экономическим детерминизмом, опровергаются социальной практикой. Разложение наций как ведущих социальных общностей XX в. вызывает компенсационные социальные процессы дивергентного характера, в т.ч. активизацию латентной этничности, консолидацию этнических диаспор и религиозных конфессий.
Обращая внимание на непрерывное сохранение этноса при смене экономических формаций, авторы подчеркивают, что этническая дивергенция несет угрозу не только национальному государству, но и самому этносу, утрачивающему политическую надстройку, необходимую для выживания и конкуренции в постиндустриальном мире.
Сохранение достаточно крупных государств как единственной формы управления обществом, адекватной уровню развития производительных сил и в то же время обеспечивающей сосуществование этносов, ставит проблему преодоления кризиса наций как социальных групп, определяющих ведущую идентичность и тем самым гармонизирующих межэтнические и социальные отношения.
Литература
1. Тишков В.А. Этнос или этничность? / Этнология и политика. Научная публицистика. — М.: Наука, 2001. — 240 с.
2. Лозанский Э.Д. Этносы и лоббизм в США. О перспективах российского лобби в Америке — М.: Международные отношения, 2004. — 272 с.
3. Huntington S. The Erosion of American National Interests / Foreign Affairs. — 1997, Sept./Oct. — P. 35.
4. Бромлей Ю.В. К вопросу о сущности этноса / Природа. — 1970, № 2. — С. 51—55.
5. Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса — М.: Книжный дом «Либроком», 2009. — 440 с.
6. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV—XVIII вв. — Т. 1. Структуры повседневности: возможное и невозможное — М.: Прогресс, 1986. — 624 с.
7. Тишков В.А., Кисриев Э.Ф. Множественные идентичности между теорией и политикой: пример Дагестана // Этнографическое обозрение. — 2007. — № 5. — С. 96—115.
.png)
